Однажды ходжа Насреддин, взойдя на кафедру в Акшехире для проповеди, сказал: "Верующие, знаете ли вы, что я хочу вам сказать?" Ему ответили: "Нет, не знаем". Тогда ходжа сказал: "Раз вы не знаете, так что мне вам и говориться" С этими словами он сошел с кафедры и пошел своей дорогой.
Когда в следующий раз он снова взошел на кафедру и предложил тот же вопрос, община ему ответила: "Знаем". — "Ну, коли вы знаете, значит, мне нет надобности и говорить". Так сказал ходжа и опять удалился. Община, пораженная, решила, если ходжа взойдет еще раз на кафедру, ответить: "Одни из нас знают, а другие нет".
Поднявшись как-то опять на кафедру, ходжа по обыкновению обратился к народу со своим вопросом. Ему ответили: "Одни из нас знают, другие нет". Ходжа, сохраняя на лице серьезность, воскликнул: "Великолепно! Пусть тогда те из вас, кто знает, расскажут тем, которые не знают".

Пошел ходжа в суд, чтобы разводиться с женой. Судья приказал записать имена жены и ее отца. Когда у ходжи спросили об этом, он сказал: "Не знаю". Кази осведомился, сколько лет он женат, и, узнав, что уже несколько лет, заметил: "Как можно, будучи женатым в течение нескольких лет, не знать, как зовут жену?" — "Да ведь я не собираюсь с ней жить, — зачем мне спрашивать, как ее зовут?" — отвечал ходжа.

Ходжа женился. На пятый день у него родился ребенок. Через день ходжа принес первый джуз Корана, сумочку для Корана, письменный прибор и т. д. и положил все это у изголовья люльки. Ему стали говорить: "Эфенди, для чего это ты так рано?" — "Ребенок, проделавший девятимесячный путь в пять дней, — заметил ходжа, — через несколько дней пойдет в школу. Пока у меня сейчас есть деньги, я и заготовил все необходимое".

Ходжа забыл, что у него украли только уздечку
У ходжи украли нарядную уздечку. Он взял осла за ухо и повел домой. Через несколько дней, увидев эту уздечку на громадном египетском осле, он, в удивлении оглядывая осла, его голову и все его сложение, сказал: "Голова — как у моего осла, а вот в теле он сильно изменился".

Как ходжа укротил гнев Тимурленга
Тимурленг, наводивший казнями ужас на румские земли, сзывал к себе, куда ни заходил, ученых и мудрецов и спрашивал: "Кто я — справедливый человек или тиран?" Если кто говорил: "Ты справедлив", — Тимурленг отсекал ему голову; но и тем, кто говорил: "Ты тиран", — он тоже рубил голову.
Задумались ученые и не знали, что делать. Но так как слава о ходже разнеслась повсюду, народ обратился к нему с мольбою: "Сжалься, ходжа! Кроме тебя нам не от кого ждать помощи. Сделай что-нибудь. Отведи меч тирана от невинных рабов божиих". Ходжа сказал: "Дорогие мои, хотя это и не так легко, как вы думаете, но праведный бог — помощник угнетенных, и, может быть, благодаря силе ваших молитв мне что-нибудь удастся сделать". Скрепя сердце он пошел ко дворцу Тимурленга. Тимурленгу сообщили, что явился ходжа, который готов дать ответ на его вопросы. Когда Тимурленг задал ходже свой обычный вопрос, ходжа ответил: "Нельзя сказать, что ты справедливый властитель или мятежный тиран. Мы тираны, а ты — меч правосудия. Всемогущий бог послал тебя на нас, тиранов, достойных наказания. Знаешь стих: "Господь, по милости, проявляет к тебе снисхождение и ласку. Но того, кто преступает заповеди, он делает посмешищем".
Говорят, что именно такого-то правильного ответа и ждал Тимурленг. Очень ему полюбился ходжа, и он сделал его своим приближенным; и все время, пока находился в Руме, не отпускал его от себя. Быть может, из уважения к ходже и пощадил он Акшехир и его округу, да и Караман тоже. Так избавились эти города от меча Тимура и от грабежа его назойливых воинов.

"У кого голубые бусы, ту я больше люблю"
Было у ходжи две жены. Каждой из них дал он голубые бусы и наказал отнюдь не показывать их другой. "Это — знак моей любви", — сказал ходжа. Но однажды обе они набросились на ходжу и закричали: "Кого из нас ты больше любишь, к кому тебя больше тянет?" Ходжа отвечал: "У кого голубые бусы, ту я больше и люблю". Женщины успокоились, и каждая, думая в душе: "Меня он больше любит", — считала себя выше подруги. Так умел ходжа ладить с женами.

"Коли так, кушай же!"
По каким-то делам ходжа отправился из Акшехира к себе на родину в Сиврихисар. Очень он проголодался, а денег у него не было. Проходя по базару, он увидел что в пекарне вынимают из печи свежий хлеб, еще дымящийся, и идет от него по сторонам запах приятный, словно мускус. Он и говорит пекарю, сидевшему в углу: "Послушай, отец, это твой хлеб?" Пекарь спокойно ответил: "Да, мой!" А ходжа, волнуясь, снова спросил: "Дорогой мой! неужели этот хлеб так-таки весь твой? Ну, скажи, — я готов целовать тебе ноженьки, — вот сколько здесь ни есть горяченьких хлебцев, кругленьких, мягких, как вата, — все это твое?" — "Ну чего ты пристаешь? — сказал пекарь. — Да, все это мое". — "Так чего же ты смотришь? — услужливо сказал ходжа. — Коли так, кушай же!"